В шестидесятые годы прошлого уже века в радиотехникуме преподавал интереснейший человек – Николай Дмитриевич Бытько. Была у него своя метода: он с первого дня приучал трудиться. Выражалось это в том, что за малейшее невыполнение его заданий ученик получал «неуд». Уже на втором занятии Бытько мог за незнание наизусть трех строчек закона Ломоносова влепить 18 «двоек». Поэтому к концу семестра даже у отличников набиралось с пяток-десяток неудовлетворительных оценок, а некоторые имели их до трех десятков.

Но на экзамене Николай Дмитриевич выставлял четверки и пятерки: он прекрасно знал, кто чего заслуживает, и был справедлив. Зато его урок, что без труда не вытащишь рыбку, оставался у пятнадцатилетних пацанов на всю оставшуюся жизнь.

А еще Бытько был отличный, с чувством юмора, рассказчик. Как-то он завел разговор о том, какое значение имеет имя города. И взял для примера нашу с вами, как теперь говорят, южную столицу.
– Садишься, например, в поезд где-нибудь в Ленинграде, – рассказывал он. – Все знакомиться начинают: тот из Москвы, другой еще откуда-то. А ты скажешь: «из Ростова» – все сразу глядь на верхние полки: чемоданчики еще тут? Так вот, о том, как отзывается имя города, я и хотел бы поведать...

«Случай этот произошел с моим товарищем Александром, который в семидесятые годы попал служить срочную под Ленинград. Попал в 25 лет по причине учебы в институте и в роте оказался старше многих офицеров. Его назначили заместителем командира взвода, присвоив звание сержанта.

Часть стояла на «точке» в лесу. Чтобы добраться до штаба, надо было ехать полчаса на автобусе, затем электричкой 60 километров до Питера, потом с другого вокзала опять электричкой... Понятно, что офицерам это все обрыдло, и командир старался при случае посылать в штаб Александра, чему тот был только рад: для солдата вырваться из части – счастье.

Как-то осенним, по-ленинградски смурным днем Александр повез в штаб четверых солдат: одному надо было показаться майору медицинской службы, у другого что-то там не заладилось с документами...

Возвращались после обеда. Рейс дневной, пассажиры в основном старушки, возвращающиеся с рынка к себе в деревни. Все сидели, только Александр с подчиненными стоял в конце «Пазика».

На выезде из города на переднюю площадку ввалился мордатый парень в пиджаке и клетчатой рубашке с распахнутым воротом. Он был изрядно «на взводе». На правой щеке, от глаза до скулы – плохо сшитый, шириной в палец, нежно-розовый шрам.

Автобус сразу притих: очевидно, пассажир местным был хорошо известен. А тот, не обращая ни на кого внимания, весь в каком-то неоконченном споре, громко что-то доказывал отсутствующему собеседнику. Но если у Гашека трактирщик в качестве связки употреблял слова «дерьмо» или «задница», то вошедший грохотал словечками покрепче. Тогда нравы были советскими: народ мата избегал. Возможно, потому, что денег не было, а совесть еще как-то держалась.

Тут надо отметить, что Александр по жизни был борец за справедливость. Нас пару раз даже чуть не прибили в очереди за пивом, когда он пытался навести там порядок. Не выдержал он и теперь, крикнув: «Эй, ты! Прекрати!»

Парень словно очнулся. Недоумевающим взглядом он окинул салон, и выражение его лица менялось на глазах: собеседника, которому он так рьяно вправлял мозги, не оказалось, лишь какой-то очкарик в форме вздумал голос подать.

Как пишут в романах, хмель ударил в голову, и парень рассвирепел.
– Кто – я?! Да я!.. Да меня все до Лодейного Поля знают! А ты кто такой? Откуда?

Если бы он остановился на предпоследнем вопросе, возможно, ситуация повернулась бы по-другому. Но спрашивать солдата, кто он такой, бессмыслица. Это понял и сам вопрошавший. Но его «откуда» перевело разговор в иную плоскость.

Автобус настороженно молчал. Солдаты, знавшие биографию своего сержанта, радостно хихикнули. У Александра самого стали губы расползаться в кривую улыбку – так неожиданно к месту оказался вопрос. И он ответил:
– Я – из Ростова.

Теперь засмеялся весь салон. Ну, засмеялся – это громко сказано: старушки тут же оборвали себя, и вышло, что автобус как бы хрюкнул.

Было видно, что смысл сказанного бьется в извилинах у парня: он остановившимся взором разглядывал что-то в неведомом далеке и более ни на что не реагировал.

Когда Александр поинтересовался, где парень будет выходить, тот его не услышал. Какая-то старушка услужливо подсказала: «В Елизаветино».

Это была следующая остановка после их городка, и Александр предложил: «Ладно, выйдешь с нами вместе».

Парень стоял истуканом. Народ перешептывался, поглядывая на него и на солдат. Наконец, автобус подкатил к остановке, двери открылись, и Александр повернулся к передней площадке:

– Ну, что, выходим?

И здесь случилось вот что...

Парень вдруг вцепился в никелированный поручень, обхватил его руками и ногами и, крепко зажмурив глаза, завопил, едва ли не причитая:
– Никуда я не пойду! Никуда я не пойду!

Зрелище было жалкое.

– Ладно, – примирительно сказал Александр, – ты только веди себя прилично. А то нам нетрудно: будем делать марш-бросок – навестим.

Он вышел вслед за солдатами. Автобус лязгнул дверьми и покатил сквозь широкую лесную просеку по светлым бетонным плитам. Александр шел за подчиненными к КПП и думал, что звание «Ростова-папы», конечно, слава давнишняя. И город давно уже не тот. Но, ты глянь, работает! Вот только не ясно, гордиться ли этим.

---